Неточные совпадения
Когда же встали из-за
стола и дамы
вышли, Песцов, не следуя за ними, обратился
к Алексею Александровичу и принялся высказывать главную причину неравенства. Неравенство супругов, по его мнению, состояло в том, что неверность жены и неверность мужа казнятся неравно и законом и общественным мнением.
Горница была большая, с голландскою печью и перегородкой. Под образами стоял раскрашенный узорами
стол, лавка и два стула. У входа был шкафчик с посудой. Ставни были закрыты, мух было мало, и так чисто, что Левин позаботился о том, чтобы Ласка, бежавшая дорогой и купавшаяся в лужах, не натоптала пол, и указал ей место в углу у двери. Оглядев горницу, Левин
вышел на задний двор. Благовидная молодайка в калошках, качая пустыми ведрами на коромысле, сбежала впереди его зa водой
к колодцу.
— Нет, разорву, разорву! — вскрикнула она, вскакивая и удерживая слезы. И она подошла
к письменному
столу, чтобы написать ему другое письмо. Но она в глубине души своей уже чувствовала, что она не в силах будет ничего разорвать, не в силах будет
выйти из этого прежнего положения, как оно ни ложно и ни бесчестно.
Как только человек, установив чай,
вышел из комнаты, Алексей Александрович встал и пошел
к письменному
столу.
Мужчины
вышли в столовую и подошли
к столу с закуской, уставленному шестью сортами водок и столькими же сортами сыров с серебряными лопаточками и без лопаточек, икрами, селедками, консервами разных сортов и тарелками с ломтиками французского хлеба.
Выйдя из-за
стола, Левин, чувствуя, что у него на ходьбе особенно правильно и легко мотаются руки, пошел с Гагиным через высокие комнаты
к бильярдной. Проходя через большую залу, он столкнулся с тестем.
«Впрочем, это дело кончено, нечего думать об этом», сказал себе Алексей Александрович. И, думая только о предстоящем отъезде и деле ревизии, он вошел в свой нумер и спросил у провожавшего швейцара, где его лакей; швейцар сказал, что лакей только что
вышел. Алексей Александрович велел себе подать чаю, сел
к столу и, взяв Фрума, стал соображать маршрут путешествия.
Вернувшись
к столу, полковой командир опять
вышел с бокалом на крыльцо и провозгласил тост: «За здоровье нашего бывшего товарища и храброго генерала князя Серпуховского.
Когда он
вышел, Грэй посидел несколько времени, неподвижно смотря в полуоткрытую дверь, затем перешел
к себе. Здесь он то сидел, то ложился; то, прислушиваясь
к треску брашпиля, выкатывающего громкую цепь, собирался
выйти на бак, но вновь задумывался и возвращался
к столу, чертя по клеенке пальцем прямую быструю линию. Удар кулаком в дверь вывел его из маниакального состояния; он повернул ключ, впустив Летику. Матрос, тяжело дыша, остановился с видом гонца, вовремя предупредившего казнь.
Затем я вас проводил до дверей, — все в том же, с вашей стороны, смущении, — после чего, оставшись наедине с Андреем Семеновичем и переговорив с ним минут около десяти, Андрей Семенович
вышел, я же снова обратился
к столу, с лежавшими на нем деньгами, с целью, сосчитав их, отложить, как и предполагал я прежде, особо.
Раскольников молча взял немецкие листки статьи, взял три рубля и, не сказав ни слова,
вышел. Разумихин с удивлением поглядел ему вслед. Но, дойдя уже до первой линии, Раскольников вдруг воротился, поднялся опять
к Разумихину и, положив на
стол и немецкие листы и три рубля, опять-таки ни слова не говоря, пошел вон.
Слева
выходит Кнуров и, не обращая внимания на поклоны Гаврилы и Ивана, садится
к столу, вынимает из кармана французскую газету и читает. Справа входит Вожеватов.
Между тем Николай Петрович тоже проснулся и отправился
к Аркадию, которого застал одетым. Отец и сын
вышли на террасу, под навес маркизы; возле перил, на
столе, между большими букетами сирени, уже кипел самовар. Явилась девочка, та самая, которая накануне первая встретила приезжих на крыльце, и тонким голосом проговорила...
К удивлению Самгина все это кончилось для него не так, как он ожидал. Седой жандарм и товарищ прокурора
вышли в столовую с видом людей, которые поссорились; адъютант сел
к столу и начал писать, судейский, остановясь у окна, повернулся спиною ко всему, что происходило в комнате. Но седой подошел
к Любаше и негромко сказал...
Иногда он заглядывал в столовую, и Самгин чувствовал на себе его острый взгляд. Когда он, подойдя
к столу, пил остывший чай, Самгин разглядел в кармане его пиджака ручку револьвера, и это ему показалось смешным. Закусив, он
вышел в большую комнату, ожидая видеть там новых людей, но люди были все те же, прибавился только один, с забинтованной рукой на перевязи из мохнатого полотенца.
Его не слушали. Рассеянные по комнате люди,
выходя из сумрака, из углов, постепенно и как бы против воли своей, сдвигались
к столу. Бритоголовый встал на ноги и оказался длинным, плоским и по фигуре похожим на Дьякона. Теперь Самгин видел его лицо, — лицо человека, как бы только что переболевшего какой-то тяжелой, иссушающей болезнью, собранное из мелких костей, обтянутое старчески желтой кожей; в темных глазницах сверкали маленькие, узкие глаза.
На ответ, что «
вышла», он велел Марфенькин букет поставить
к Вере на
стол и отворить в ее комнате окно, сказавши, что она поручила ему еще с вечера это сделать. Потом отослал ее, а сам занял свою позицию в беседке и ждал, замирая от удалявшейся, как буря, страсти, от ревности, и будто еще от чего-то… жалости, кажется…
К столу с винами подошел «московский барин»; он блуждающим взглядом посмотрел на Привалова и Веревкина, налил себе рюмку вина и, не выпив ее, пошатываясь
вышел из комнаты.
Когда он
вышел за ограду скита, чтобы поспеть в монастырь
к началу обеда у игумена (конечно, чтобы только прислужить за
столом), у него вдруг больно сжалось сердце, и он остановился на месте: пред ним как бы снова прозвучали слова старца, предрекавшего столь близкую кончину свою.
Правда: комнатка твоя
выходила в сад; черемухи, яблони, липы сыпали тебе на
стол, на чернильницу, на книги свои легкие цветки; на стене висела голубая шелковая подушечка для часов, подаренная тебе в прощальный час добренькой, чувствительной немочкой, гувернанткой с белокурыми кудрями и синими глазками; иногда заезжал
к тебе старый друг из Москвы и приводил тебя в восторг чужими или даже своими стихами; но одиночество, но невыносимое рабство учительского звания, невозможность освобождения, но бесконечные осени и зимы, но болезнь неотступная…
Все завидовали согласию, царствующему между надменным Троекуровым и бедным его соседом, и удивлялись смелости сего последнего, когда он за
столом у Кирила Петровича прямо высказывал свое мнение, не заботясь о том, противуречило ли оно мнениям хозяина. Некоторые пытались было ему подражать и
выйти из пределов должного повиновения, но Кирила Петрович так их пугнул, что навсегда отбил у них охоту
к таковым покушениям, и Дубровский один остался вне общего закона. Нечаянный случай все расстроил и переменил.
Утром я бросился в небольшой флигель, служивший баней, туда снесли Толочанова; тело лежало на
столе в том виде, как он умер: во фраке, без галстука, с раскрытой грудью; черты его были страшно искажены и уже почернели. Это было первое мертвое тело, которое я видел; близкий
к обмороку, я
вышел вон. И игрушки, и картинки, подаренные мне на Новый год, не тешили меня; почернелый Толочанов носился перед глазами, и я слышал его «жжет — огонь!».
Когда Харитон Артемьич
вышел с террасы, наступила самая томительная пауза, показавшаяся Галактиону вечностью. Анфуса Гавриловна присела
к столу и тихо заплакала. Это было самое худшее, что только можно было придумать. У Галактиона даже заныло под ложечкой и вылетели из головы все слова, какие он хотел сказать теще.
Это не удивило меня, — она уже давно жила невидимо, не
выходя в кухню,
к столу.
Князь заметил, что Аглая вдруг
вышла из своего места и подошла
к столу. Он не смел на нее посмотреть, но он чувствовал всем существом, что в это мгновение она на него смотрит и, может быть, смотрит грозно, что в черных глазах ее непременно негодование, и лицо вспыхнуло.
Генеральша
вышла. Ганя, опрокинутый, потерявшийся, злобный, взял со
стола портрет и с искривленной улыбкой обратился
к князю...
Когда Лиза с Женни
вышли к парадно накрытому в зале
столу, мужчины уже значительно повеселели.
Абрамовна
вышла из его комнаты с белым салатником, в котором растаял весь лед, приготовленный для компрессов. Возвращаясь с новым льдом через гостиную, она подошла
к столу и задула догоравшую свечу. Свет был здесь не нужен. Он только мог мешать крепкому сну Ольги Сергеевны и Софи, приютившихся в теплых уголках мягкого плюшевого дивана.
У Райнера набежали на глаза слезы, и он,
выйдя из-за
стола, прислонился лбом
к окну в гостиной.
Суббота была обычным днем докторского осмотра,
к которому во всех домах готовились очень тщательно и с трепетом, как, впрочем, готовятся и дамы из общества, собираясь с визитом
к врачу-специалисту: старательно делали свой интимный туалет и непременно надевали чистое нижнее белье, даже по возможности более нарядное. Окна на улицу были закрыты ставнями, а у одного из тех окон, что
выходили во двор, поставили
стол с твердым валиком под спину.
В одну из тех минут, когда, с уроком в руке, занимаешься прогулкой по комнате, стараясь ступать только по одним щелям половиц, или пением какого-нибудь несообразного мотива, или размазыванием чернил по краю
стола, или повторением без всякой мысли какого-нибудь изречения — одним словом, в одну из тех минут, когда ум отказывается от работы и воображение, взяв верх, ищет впечатлений, я
вышел из классной и без всякой цели спустился
к площадке.
Сам Александр Иванович продолжал пить по своей четверть-рюмочке и ничего почти не ел, а вместо того курил в продолжение всего обеда. Когда
вышли из-за
стола, он обратился
к Вихрову и проговорил...
— Это я, видишь, Ваня, вот какая, — сказала Наташа, подходя
к столу и конфузясь даже передо мной. — Ведь предчувствовала, что все это сегодня так
выйдет, как
вышло, а все-таки думала, что авось, может быть, и не так кончится. Алеша приедет, начнет мириться, мы помиримся; все мои подозрения окажутся несправедливыми, меня разуверят, и… на всякий случай и приготовила закуску. Что ж, думала, мы заговоримся, засидимся…
Он отвернулся
к столу, а она на минуту
вышла из комнаты, и, когда вернулась, Николай, ласково поглядывая на нее, заговорил, тихонько и любовно гладя словами свои воспоминания...
Вечером хохол ушел, она зажгла лампу и села
к столу вязать чулок. Но скоро встала, нерешительно прошлась по комнате,
вышла в кухню, заперла дверь на крюк и, усиленно двигая бровями, воротилась в комнату. Опустила занавески на окнах и, взяв книгу с полки, снова села
к столу, оглянулась, наклонилась над книгой, губы ее зашевелились. Когда с улицы доносился шум, она, вздрогнув, закрывала книгу ладонью, чутко прислушиваясь… И снова, то закрывая глаза, то открывая их, шептала...
К столу вышла его жена, полная, крупная, важная и молчаливая дама, без шеи, со многими подбородками.
К столу подошел,
выйдя из буфета, командир первой роты, капитан Осадчий.
Раздав все подарки, княжна вбежала по лестнице на террасу, подошла и отцу и поцеловала его, вероятно, за то, что он дал ей случай сделать столько добра. Вслед за тем были выставлены на
столы три ведра вина, несколько ушатов пива и принесено огромное количество пирогов. Подносить вино
вышел камердинер князя, во фраке и белом жилете. Облокотившись одною рукою на
стол, он обратился
к ближайшей толпе...
Зимний день у него всегда проходил так: в одиннадцать встанет, попьет кофе,
выходит погулять. Первым делом идет через занесенный снежными сугробами сад по узкой тропинке
к большой террасе, на которую летом выход из столовой, где стоял огромный летний обеденный
стол.
В зале, куда
вышел он принять на этот раз Николая Всеволодовича (в другие разы прогуливавшегося, на правах родственника, по всему дому невозбранно), воспитанный Алеша Телятников, чиновник, а вместе с тем и домашний у губернатора человек, распечатывал в углу у
стола пакеты; а в следующей комнате, у ближайшего
к дверям залы окна, поместился один заезжий, толстый и здоровый полковник, друг и бывший сослуживец Ивана Осиповича, и читал «Голос», разумеется не обращая никакого внимания на то, что происходило в зале; даже и сидел спиной.
Поутру Катрин думала нежностью поправить дело и до чаю еще
вышла в кабинет
к мужу. Ченцов, одетый в охотничий костюм, сидел, насупившись, перед туалетным
столом.
Князь вежливо пустил всех гостей своих вперед себя, Крапчик тоже последовал за другими; но заметно был смущен тем, что ни одного слова не в состоянии был приспособить
к предыдущему разговору. «Ну, как, — думал он, — и за
столом будут говорить о таких же все пустяках!» Однако
вышло не то: князь, скушав тарелку супу, кроме которой, по болезненному своему состоянию, больше ничего не ел, обратился
к Сергею Степанычу, показывая на Петра Григорьича...
Признаться, батюшка, не нравилось мне крепко, когда ты
к Дружине Андреичу-то ездил, не
выйдет добра из этого, думал я, да и совестно, правду сказать, за тебя было, когда ты с ним за одним
столом сидел, из одного ковша пил.
Погода была чудная, солнечная, тихая, с бодрящим свежим воздухом. Со всех сторон трещали костры, слышались песни. Казалось, все праздновали что-то. Бутлер в самом счастливом, умиленном расположении духа пошел
к Полторацкому.
К Полторацкому собрались офицеры, раскинули карточный
стол, и адъютант заложил банк в сто рублей. Раза два Бутлер
выходил из палатки, держа в руке, в кармане панталон, свой кошелек, но, наконец, не выдержал и, несмотря на данное себе и братьям слово не играть, стал понтировать.
Вдруг послышался грохот, — разбилось оконное стекло, камень упал на пол, близ
стола, где сидел Передонов. Под окном слышен был тихий говор, смех, потом быстрый, удаляющийся топот. Все в переполохе вскочили с мест; женщины, как водится, завизжали. Подняли камень, рассматривали его испуганно,
к окну никто не решался подойти, — сперва
выслали на улицу Клавдию, и только тогда, когда она донесла, что на улице пусто, стали рассматривать разбитое стекло.
Чуть что не по нем — вскочит, завизжит: «Обижают, дескать, меня, бедность мою обижают, уважения не питают ко мне!» Без Фомы
к столу не смей сесть, а сам не
выходит: «Меня, дескать, обидели; я убогий странник, я и черного хлебца поем».
Анпетов
вышел к середине
стола и произнес...
Ни он, ни я не успели
выйти. С двух сторон коридора раздался шум; справа кто-то бежал, слева торопливо шли несколько человек. Бежавший справа, дородный мужчина с двойным подбородком и угрюмым лицом, заглянул в дверь; его лицо дико скакнуло, и он пробежал мимо, махая рукой
к себе; почти тотчас он вернулся и вошел первым. Благоразумие требовало не проявлять суетливости, поэтому я остался, как стоял, у
стола. Бутлер, походив, сел; он был сурово бледен и нервно потирал руки. Потом он встал снова.
— Клянусь… — начал он, но я уже встал. Не знаю, продолжал он сидеть на ступенях подъезда или ушел в кабак. Я оставил его в переулке и
вышел на площадь, где у
стола около памятника не застал никого из прежней компании. Я спросил Кука, на что получил указание, что Кук просил меня идти
к нему в гостиницу.
Пока я курил и думал, пришел Тоббоган. Он обратился ко мне, сказав, что Проктор просит меня зайти
к нему в каюту, если я сносно себя чувствую. Я
вышел. Волнение стало заметно сильнее
к ночи. Шхуна, прилегая с размаха, поскрипывала на перевалах. Спустясь через тесный люк по крутой лестнице, я прошел за Тоббоганом в каюту Проктора. Это было чистое помещение сурового типа и так невелико, что между
столом и койкой мог поместиться только мат для вытирания ног. Каюта была основательно прокурена.